Ситуация с недостающим швейцарским барабанщиком была бы своеобразным ключом к пониманию всей нашей с ним совместной будущности, если бы он не предоставил этих ключей целую связку задолго до этого. Но, впрочем, по порядку.
Первая партия швейцарцев возникла в автобусном проекте благодаря нашему уже многолетнему сотрудничеству с Посольством Швейцарии и культурным фондом ProHelvetia. А само сотрудничество зародилось в 2009 году, когда в погоне за стремительным расширением географической представительности «МузЭнерго» я писал письма во все (в скобках – во все) иностранные посольства в Российской Федерации. Дескать, здравствуйте, господин Посол. Позвольте, видите ли, засвидетельствовать своё уважение великой нации. Ничто так не греет мою меломанскую душу, как происхождение из вашей замечательной страны таких великих музыкантов, как. Тут (на стадии «как»), если страна была не самой очевидной, в дело шла Википедия, которая позволяла оперативно найти великих музыкантов хоть в Тямпе, хоть в Оттоманской Империи, хоть в Германской Восточной Африке (это я, разумеется, опять же с помощью Википедии перечисляю ныне несуществующие государства, чтобы никому не было обидно). Далее следовало предложение профинансировать приезд на мой замечательный фестиваль (и двух лет не просуществовавший к тому моменту) какой-нибудь ансамбль.
Худо-бедно, а посольств я осилил несколько десятков. Писал письма господам Лувсандандару Хангаю, Энверу Халиловичу, Арпаду Секею, Диего Хосе Тобону Эчеверри, Нуреддину Сефиани и Берлиану Напитупулу. Писал госпоже Анне Азари. Писал генералу Мунтага Диалло, чего уж там. И безымянному послу КНДР, имени которого на сайте посольства обнаружить не удалось. Послы же реагировали, скажем так, сдержанно – хотя до некоторых мои письма, видимо, добирались. От некоторых пришла весточка, что-де «готовы оказать всяческое содействие». Посол Мадагаскара господин Элуа А. Максим Дуву в своём самолично подписанном ответе и вовсе назвал «МузЭнерго» не меньше чем «блистательным мероприятием», что спровоцировало рецидив моей страсти вырывать цитаты из контекста и стало основой для совершенно новой эры в рекламной кампании «МузЭнерго». Конкуренты ещё долго облизывались – про их-то фестивали никакие послы такого не говорили. А я уверенно почувствовал себя с послами на равных и со временем стал с вежливой холодностию отклонять приглашения на приёмы. Нечего тут, понимаете ли.
(избранные места из переписки с Послами)
Что до швейцарцев, то жертвой моего коварного обаяния стал господин Эрвин Х.Хофер, ныне уже не Посол. В головокружительно наглом письме я извещал его, что швейцарская культура хорошо известна в России «благодаря прославленным именам Петера Гигера, Георга Грунтца, Ника Барча, Грегуара Маре, Франко Амброзетти и многих других». Сказать по чести, если вы меня будете пытать, то я скажу что-то внятное только про Грунтца, ну и ещё вспомню, что Маре играет на губной гармонике, а Барч – пианист, которого все нормальные люди называют Бёрчем. Всё. Точка.
Тем не менее пунктуально-вежливые швейцарцы показали мне пальцем на культурный фонд ProHelvetia, который занимается вопросами поддержки национального искусства. В фонде вполне лаконично переправили на нужного консультанта по музыке. Тот в течение пары дней выслал список из нескольких коллективов, имена которых мне ничего не говорили, но которые они были готовы поддержать по определению при выполнении мной нескольких простых и чётко описанных условий. Я честно послушал всех и сказал «хочу ансамбль Plaistow», потому что всё остальное мне не понравилось, а тут я что-то неосознанно почувствовал. И вот именно так, буднично и по-деловому, без претензий на героизм и подвижничество, нормально выполняющие свою работу иностранные чиновники положили первый камень в самое успешное сотрудничество с какой бы то ни было организацией за всю мою жизнь. Ежели не считать за таковые перманентную покупку пачками билетов на поезда ОАО «РЖД», от которых, как от судьбы, не уйдёшь, и уплату налогов в межрайонную инспекцию Федеральной налоговой службы России номер двенадцать. Службы номер двенадцать, а не России номер двенадцать. Россия у нас, как известно, одна.
Plaistow, господа! Вот вы представьте себе: вы сидите в какой-то богом забытой с точки зрения нормального швейцарца Дубне, ничего из себя не представляете, пишете в лоб какое-то дурацкое письмо сразу Послу – а к вам относятся как к нормальному человеку и по собственной инициативе предлагают с оплаченной дорогой самый сильный коллектив из всех, что вам за свою жизнь доведётся привезти в Россию. Коллектив, который будет потом рвать залы крупных филармоний, о впечатлениях от которого искушённые московские зрители будут недвусмысленно говорить «сегодня мы впервые сделали это ввосьмером». А вам его дают – просто так. Потому что вы вроде бы адекватно отвечаете на вопросы и попросили вам дать что-нибудь культурного у тех, кто по роду основной деятельности даёт что-нибудь культурное.
Короче говоря, я полюбил культурный фонд ProHelvetia сразу и навсегда. А потом надо было начинать работать с визами для швейцарцев, и я полюбил Посольство Швейцарии. Там есть такая совершенно прекрасная Лена Наумова, которой в мемориальной аллее МузЭнерго в наших Нью-Васюках надо будет ставить отдельный памятник при жизни. Кончилось тем, что в 2012-м году, когда ProHelvetia открывала свой российский офис и искала туда руководителя, я оказался первой в списке кандидатурой (ну, или по крайней мере мне так сказали из жалости). Но как человек, привязанный к великой русской реке Волге, я запросил за перспективу нового переезда в белокаменную и златоглавую такого жалованья, что здравомыслящие швейцарцы, подобно деду Щукарю, дали мне полный отлуп и отдали предпочтение не менее прекрасной Насте Александровой. И правильно сделали, потому что мы с ними даже не дошли ещё до той стадии, когда я стал бы объяснять, сколько мне надо будет приплачивать за каждую необходимость надевать галстук…
В итоге к февралю 2013-го, когда я начал задумываться о швейцарском подразделении нашего автобусного десанта, в России перебывали с моей подачи и при поддержке ProHelvetia как минимум десять разных составов. Включая сюда сумасшедших шумовых авангардистов, неистово забивавших косяки исполнителей эфиопской музыки и национальный армейский оркестр с тремя специальными сержантами на предмет поддержания дисциплины на саунд-чеках. Руководитель этого оркестра, Пепе Линхард, оказался настолько похож на вечного и бессменного рулевого наукограда Дубна Валерия Эдуардовича Проха, что я весь концерт испытывал какие-то щемяще-тревожные чувства в низу живота. Благодарные слушатели могли ведь и тухлым яйцом кинуть из зала в артиста, и поди ему потом объясни, что тут имеет место простое недоразумение.
Первой же идеей на тур были всё те же самые Plaistow, но там что-то с самого начала не заладилось у барабанщика, Сирила Бонди. Правда, пианист с первым басистом состава немедленно задумались о своих собственных проектах на стороне, но об этом позже – нам с вами ещё ехать в автобусе до Екатеринбурга, чтобы с ними встретиться, а мы всё никак из Дубны не можем выехать. Тогда я предложил поучаствовать ещё одной прелюбопытной троице – молодым и совершенно ритмически безумным юношам Анди Шнеллману, Мануэлю Троллеру и Давиду Майеру из группы SchnellerTollerMeier, что переводится как «Быстрее, Выше, Майер» (за одно название уже стоило брать куда угодно). Увы, и у них тоже всё было расписано далеко вперёд (хотя было слышно, как далеко-далеко в Берне парни с хрустом кусают локти). И в результате один из них сказал, что он знает такого дядю по имени Люсьен Дюбюис (именно Дюбюис, на немецкий манер, я потом уточнял) и может с ним поговорить, если меня всё устроит. Я послушал, и меня всё устроило. Это тоже были безумцы, и у них были пьесы с названиями вроде «Djidjzd», «Shit Love» «Gégé Fat Baby & Orangus The Gutanis» – чего было ещё желать измученному нарзаном продюсеру?
Как всегда, высокая ирония ситуации заключалась в том, что я в очередной раз поверил собственному вкусу, проигнорировав забитый информацией по теме интернет. Люсьен оказался одним из самых известных джазменов в истории Швейцарии как таковой, регулярным партнёром знатных американцев уровня Марка Рибо и вообще, извините за выражение, звездой. Но, видимо, именно характерное для меня нахальное обращение с равных позиций и залихватское описание отсутствия финансовых перспектив и гарантированных неудобств сделали своё дело. Люсьен решительно сказал «да» и пошёл искать себе деньги на гонорар самостоятельно (к слову сказать, в результате я даже не знаю, нашёл ли). А я пошёл вписывать первый состав – Lucien Dubuis Trio – в заявку для «ПроГельвеции».
Попутно выяснилось, правда, что штатный басист трио в наши даты ехать не может, и Люсьен предложил замену в лице баритон-гитариста из Цюриха по имени Флориан (Фло) Штоффнер. Да ради бога, сказал я, следуя своему главному принципу: если уж лидер коллектива производит положительное впечатление, то никого не должно волновать, с кем он играет, что он играет, сколько это «что» длится, в одном или двух отделениях будет концерт и в какие именно отрепьях он собирается выйти на сцену. Хотите играть со Штоффнером – играйте со Штоффнером. Welcome to MuzEnergoTour.
(из туровых автопортретов мастера)
А в качестве барабанщика трио мне был представлен блистательный, как впоследствии выяснилось, Лионель Фридли (он же «Лио», он же «Лёня», он же «Мяу», он же «Карлсон», он же «Леонид Мирков»). Который вежливо поздоровался со мной в общей переписке, предусмотрительно выключил оттуда остальных, достал маленькую чайную ложечку и начал методично и с доброжелательной улыбкой кушать мой мозг, тщательно пережёвывая и своевременно вытирая сальные губы салфеткой.
Барабанщика Лионеля Фридли, который потом вывез на себе половину тура и который, кроме шуток, оказался в состоянии играть абсолютно любые нечётные размеры с листа и с потрясающим драйвом, интересовало, если коротко, всё. Мы поговорили с ним о марке барабанов, на которых он будет играть в туре. О типе одежды, которую ему следует брать с собой. О полосности дорог в местах, в которых я никогда не был. О точности расписания передвижений, которое я верстал впервые в жизни. О характеристиках автобуса, который на тот момент ещё не был выбран. О качестве российской пищи в заведениях разного уровня. О стиле вождения россиян в целом, профессиональных водителей-россиян в частности и наших конкретных водителях в экстремуме. О том, что такое «горный перевал» применительно к нашему туру. О том, как по этим горным перевалам, по которым я не ездил с 2004 года, поедет автобус, который я ещё не выбрал, с водителем за рулём, которого я ещё не нанял и о котором ничего не знал бы, даже если бы нанял. О том, как мы будем останавливаться по пути и как мы будем справлять естественные отправления. О том, встретится ли нам в пути лёд или пески. О том, пустят ли его в российские самолёты с его багажом. О том, как это — спать в палатке на земле. О том, с кем именно он будет спать из их троицы, особенно учитывая, что палатки двухместные. О том, что такое «туристическая пенка». О том, как готовить пищу на костре. И, кстати, о том, есть ли в российских гостиницах в постелях клопы (вот тут, надо признаться, я впервые почувствовал, что не могу уверенно ответить). О том, где начинается Сибирь, чем она отличается от Урала и где между ними проходит граница, после которой медведи становятся обыденным явлением. О том, успеем ли мы на самолёт, выбираясь из Тувы через горные перевалы, и не лучше ли вот прямо сейчас обсудить с ещё не нанятым водителем ещё не заказанного автобуса выезд на полчаса пораньше к ещё непонятному рейсу из Абакана, чтобы не опоздать и не пропустить другой ещё непонятный рейс в Москве неизвестно куда.
Потому что ну мало ли что!
(на фото некоторые характерные свидетельства моего общения с Лионелем в туре)
Ещё до подачи заявки в «ПроГельвецию» на финансирование я думал, что уже при первой встрече барабанщика Лионеля Фридли буду, возможно, как-то специфически бинтовать в области рта. Но, надо отдать ему должное, некоторые его вопросы заставили меня самого кое-что переосмыслить, а хладнокровная лапидарность его товарищей («пошли за визами, всех благ», «визы получили, увидимся») всё-таки как-то это всё нивелировала. В конце концов, чилиец Раймундо Сантандер тоже задавал вопросы. Только по-другому: один и тот же по пять раз.
И вот в тот благословенный миг, когда господа швейцарцы должны были садиться в самолёт для вылета в тур, когда сцена уже была построена, все напечатанные буклеты с их именами доставлены дружественным попутным рейсом мебельного салона «Арго» из московской типографии и свалены непосредственно под сцену и когда я, пригибаясь и грязно матерясь про себя, тащил от машины на сцену очередную громоздкую железяку – мне позвонил из Швейцарии этот самый Лионель и сказал высоким от выброса адреналина голосом, что в самолёт его не посадили, потому что у него, внимание, паспорт недействителен, и что самолёт уже выруливает на посадку, а он хочет задать мне всего ещё один вопрос – что, собственно, делать? «Ке фер? Фер-то ке?», как Тэффи писала.
Мир вокруг меня, безусловно, не рухнул, хотя такое начало тура предвещало самую радужную будущность. Мы мучительно попытались объясниться по телефону, но ни черта не поняли: английский у обоих не родной, терминология нужна непростая, у него вокруг шум, у меня вокруг дети, волонтёры и переносимый не туда инвентарь. Тогда мы стали обмениваться СМСками, а я ничего так не ненавижу, как писать СМСки на английском.
В конце концов выяснилось, что тормознули его даже не на паспортном контроле, а сотрудники «Аэрофлота», один из которых посчитал состояние паспорта неудовлетворительным (что-то там было якобы надорвано, причём именно надорвано, а не оторвано) и принял решение пассажира не сажать, поскольку в Россию его всё равно не пустят. Я бы на его месте сотруднику «Аэрофлота», разумеется, сказал, что не его это собачье дело и надо просто пустить меня на борт, а со своими потенциальными проблемами в Москве я разберусь сам, хотя спасибо за предупреждение, конечно. Дисциплинированный и законопослушный швейцарец, однако, вместо этого взял под козырёк, развернулся и пошёл сдавать билет. А уже потом позвонил мне. Дескать, вот беда-то какая.
(это камрады в Цюрихе ещё не знают, что у среднего в кадре надорван паспорт)
Я в некотором бешенстве попробовал погнать его покупать билет на любой следующий рейс под тем соусом, что проблему надорванного паспорта надо решать в Шереметьево с помощью специально обученного швейцарского консула (почему-то мне верилось, что я этого консула легко добуду субботним утром). Лионель же упёрся, явно считая аэрофлотовского вертухая представителем самой что ни на есть компетентной власти, и предложил вместо этого немедленно оформить новый паспорт и переставить в него российскую визу из старого. То есть вот ему завтра в 15:00 на сцену выходить, через четырнадцать часов, а он хочет паспорт поменять и субботним утром в железобетонно неработающем российском посольстве визу переставить. Которое в Берне, тогда как он сам в Цюрихе. Класс.
Лёня, однако, настоял на своём, умело оперируя в нужный момент беспроигрышным доводом «я не понимаю, что ты имеешь в виду». Мы выяснили, что экстренную копию швейцарского паспорта он может получить уже к пяти утра (!!!), что российскую визу ему могут проставить непосредственно в российском аэропорту, пусть и с дополнительными карательными спецпроцедурами, что ему очень жаль и что в Дубну в субботу он всё-таки ну никак не успевает. Но, дескать, в Протвино в воскресенье будет как штык. Извините и всё такое. Пущай пацаны там сами играют в дуэте, делов-то. Подумаешь, барабанов нет. Подумаешь, новый гитарист вместо штатного басиста. Профессионалы мы или где.
В результате в субботу поднятое мной на уши Посольство Швейцарии бегало как взмыленное, пытаясь понять, что вообще происходит и как помочь надорванному компатриоту, а компатриот спокойно получил к утру новый паспорт, купил билет на аналогичный рейс, только на сутки позже, и спокойно полетел себе в тур в обход Дубны. Ну, дескать, бывает.
В результате в Шереметьево в 3:50 утра прилетели только Люсьен и Флориан, для каждого из которых этот визит в Россию стал первым. Через час с небольшим за ними приехал тот самый институтский водитель микроавтобуса, который накануне перепугал до смерти чилийцев и у которого уже были на борту спящие испанцы, спящие французы и неистово интернетящая по своим собственным делам героическая Женя Котова. Попутно выяснилось, что мой бесспорный талант к построению экстремальной логистики проявился здесь в полной мере: французы летели в московское Домодедово из Лиона через Цюрих «Швейцарскими авиалиниями», а швейцарцы летели из этого же самого Цюриха в тот же день – но другим рейсом, в другой аэропорт и другой авиакомпанией.. А Женя Котова их ловила по разным аэропортам, хотя могли бы, в общем, прилететь одним общим рейсом. Ну, зато сэкономили немножко.
В конце концов се сказали друг другу «здравствуйте», крепко зажмурились и со скоростью двести километров в час буднично поехали в Дубну, где я спал, разметавшись в горячке. Не будем забывать, что после постройки сцены и установки портального звука у меня тут было ещё окончание открытия ресторана «Терем» чилийцами и последующий вывоз аппарата с поля боя, где ещё посвистывали пули: уставшие официанты пытались с помощью чрезмерно громкого «Радио Вани» выдавить домой гостей, а те продолжали нестройно голосить про «только-мне-ль-тебя-учить-как-необходимо-жить» — и, соответственно, «ма-ла-дуууу-ю».
Словом, когда Женя подняла меня из небытия звонком и сообщила, что они въезжают в Дубну, было уже светло, пели неистовые птицы, на лестничных поручнях гостиницы «Дубна» лежала прохладная роса, и какие-то фемины в обтягивающих костюмах уже совершали утренние пробежки.
Праздник, несмотря ни на что, начинался.