На самом деле, впрочем, французы ступили на российскую землю вторыми только согласно официальному распорядку дня. Распорядок этот у меня подготавливается к каждому фестивалю (да даже и просто туру отдельного коллектива) во всех деталях относительно тех событий, которые жёстко привязаны ко времени – во сколько прилетают самолёты и убывают поезда, во сколько саундчеки, когда эфиры, во сколько начало концертов и так далее. Die erste Kolonne marschiert, die zweite Kolonne marschiert, короче говоря. Когда дело доходит до конкретного дня, этот список даёт возможность ориентироваться — опоздал ли кто-то, началось ли или закончилось ли что-то и где-то. Только вот, во-первых, всё это немедленно начинает расползаться по швам, а во-вторых, я в лучшем случае лишь один раз из десяти не забываю распечатать этот самый распорядок, чтобы иметь его под рукой. Ну и в-третьих — бывают совсем забавные казусы, когда при подготовке такого графика полагаешь разницу по времени между Москвой и Новокузнецком в три часа, а она — на тебе! — четыре. Или наоборот. И кто-то там вдали, высуня язык, мчится на поезд, который не через час пятнадцать минут, а просто через пятнадцать минут…
Так вот самолёт с французами, как подсказывают апологеты исторической истины, на самом деле на полчаса опоздал, так что хронологически вторым к «МузЭнергоТуру» присоединился вовремя прилетевший в Домодедово испанец, носящий гордое полное имя Маркос Эжеа Гер и выступающий под чуть сокращённым — просто как Марк Эжэа. Я при этом долго искренне считал, что правильно говорить «Эхэа». Но, если уж на то пошло, все мои вместе взятые ошибки в именовании иностранцев наверняка с лихвой уравниваются тем, что они сами делают из имени Iouri Lnogradski.
С Марком нас тоже связывает весьма и весьма давняя совместная история. Я узнал о его музыке от Людмилы Осиповой, известной радиожурналистки , с которой мы в то время регулярно общались по темам портала jazz.ru. Мне тогда требовались на «МузЭнерго» испанцы, и Людмила предложила среди прочих посмотреть на проект под названием Kaulakau, одним из лидеров которого был Марк. Название, правда, отдавало какими-то нехорошими ассоциациями по Джеку Лондону («Кулау-прокажённый», совершенно верно). Мне в этом проекте в основном не понравилось то, что Марк уже бывал в России – а с музыкантами, которые тут уже бывали, мотивация на уровне «откройте для себя загадочную страну медведей и балалаек» уже не работает. Видели они уже этих медведей и эти балалайки, к взаимному сожалению всех троих.
Но Kaulakau были объективно очень хороши по всем статьям: квартет играл авторскую музыку, обильно приправленную влияниями каталонского фольклора и отсылками что к джазу, что к европейской классике, и при этом имел совершенно нестандартный инструментальный состав. Единственным общепринятым инструментом там был контрабас Франко Молинари. Барабанщик Энрик Канада играл обычной вроде бы ударной установке, но в качестве стульчика использовал кахон, а поскольку по кахону играют голыми руками – то он и по барабанам работал по большей части руками, что в совокупности делало звучание очень необычным. Третий участник, Жорди Молина, был большим мастером традиционного духового инструмента под названием tenora, что музыкальные словари бодро переводили на русский как «шалмей». Не знаю, кому как, но мне от такого перевода точно легче не стало — он мне лишь напоминает хрестоматийную историю про российского таможенника, который при попытке кого-то из музыкантов ввезти инструмент, честно обозначенный вслух как «диджериду», подарил этого музыканта тяжёлым взглядом и написал «дудка деревянная».
А сам Марк играл на колёсной лире – только не на той стандартной унылой российской её разновидности, под однообразное жужжание которой хорошо разве что распевать духовные стихи, а на западноевропейской, да ещё и изрядно модернизированной (я бы даже сказал на хорошем русском — проапгрейженной). Она у него одного получалась настоящим оркестром, а уж вчетвером господа музыканты рубили настоящее и серьёзное Большое Нечто, которое было бы не стыдно показать нигде.
Kaulakau впервые приехали на 7-й фестиваль, один из самых представительных, и в полной мере оправдали всё, на что я надеялся. Правда, Марк явно поработал с товарищами и заранее объяснил им, что такое Российская Федерация, поэтому в смысле леденящих кровь бытовых историй с ними не случилось попросту ничего. Приехали, произвели фурор, поколесили некоторое время по стране и уехали. Даже как-то обидно. Ну, не считать же достойной байкой рассказ о том, что машину для их транспортировки из аэропорта предоставил спонсор, производящий высокоточные станки для металлургии, добавив при этом «только никому не говори, что мы помогаем, потому что мы работаем в России и реклама нам не нужна».
Правда, были свои неизбежные светлые моменты: кто-то из дам-зрительниц (видимо, уже не самого юного возраста), описывая в блогах свои надежды и разочарования, рубанул правду-матку в полном объёме: дескать, испанцы приехали какие-то ненастоящие, лысые, толстые, приземистые, и единственный, кто хоть отдалённо (sic!) напоминал настоящего южного мачо – это как раз Марк. Ну, хоть отдалённо. Тоже неплохо.
(на фото, сделанном 21 ноября 2009 года в зале дубненского ДК «Мир», Марк отдалённо напоминает настоящего южного мачо СО СПИНЫ; далее слева направо — Жорди Молина, Франко Молинари и Энрик Канада)
Уже тогда Марк, жгучий брюнет с чёрными глазами, ходил во всём чёрном с ног до головы (в редких случаях добавляя в гамму какого-то армейского брезента), был довольно немногословен, всегда отвечал за базар и не расставался с лирой (тоже в чёрном чехле) практически никогда. К сожалению, мне так и не удалось объяснить ансамблю всю специфику зала, в котором они играли, а это в контексте их полувоенной дисциплины и немногословности было бы к месту. Эстеты, конечно, в первую очередь скажут, что в зале дубненского дома культуры «Мир» начинал сольные выступления Высоцкий и блистал Виктор Цой; но мы-то знаем, что именно на этой сцене репетировала группа, в состав которой входила супруга Саши Белого из сериала «Бригада»…
Потом, поскольку испанцы (поправка – каталонцы) явно составили золотой фонд фестиваля, мы их пригласили и на знаменитый десятый фестиваль. И вот тут всё вокруг наконец заискрилось. Правда, отмены концертов в Самаре и Екатеринбурге конкретно испанцев не затронули. Они выступили вместо этого в теперь уже закрывшемся тверском клубе «ДомАЖ»: это прекрасное (кроме шуток) детище архитекторов Алексея и Любови Жоголевых, к сожалению, не выдержало конкуренции с их основным бизнесом и перестало быть нашей постоянной и радушной базой в Твери.
(самое время показать колёсную лиру, а то что мы всё про Тверь да про Сашу Белого)
А потом у нас была Электросталь с совершенно великолепным концертом и самой яркой из всех ночёвок, в которые я когда бы то ни было влипал с музыкантами. Местные организаторы (по сложившейся у нас традиции носящие на предмет облегчения всем жизни одинаковые имена – Саша и Саша) в какой-то момент решили соптимизировать финансы и спросили, не против ли я заселиться вместе с музыкантами не в гостиницу (дорогую и бессмысленную), а в сдающиеся посуточно квартиры (недорогие и хорошие). Отчего же нет, сказал я, понимая, что так или иначе нам с Kaulakau стартовать в пять утра в аэропорт.
Квартиры (одна для швейцарцев, а другая для каталонцев) располагались на окраине города в замызганных до последнего мыслимого хрипа пятиэтажных хрущёвках. Уделанные граффити и мочой подъезды, свисающее с обитых дерматином дверей пыльное мочало, выкрученные ещё при царе Горохе лампочки, нагло-напуганные коты вызывающей расцветки – и, вуаля, долгожданный ночлег. Только вот сдавались эти квартиры, судя по всему, не на сутки, а на часы. Причём вечерние и ночные. В них, безусловно, наличествовали две обещанные комнаты, кухня, ванная и туалет. Причём ванной даже крайне регулярно пользовались, там лежало какое-то мыло и даже не высохла ещё до конца вода на стенах. А вот кухней – не пользовались. А комнатами пользовались. Все до единой кровати были безжалостно, вплоть до профилактически подложенных снизу под каркас старых детективов, проломлены фрикционными движениями в области таза.
Ну то есть вот вы привозите дорогих гостей с великолепного концерта, с букетами цветов, пахнущих духами целовавших их в фойе благодарных слушательниц, на ночлег. Они затаскивают, немножко матерясь по-каталонски, свои чемоданы на четвёртый этаж. А там – кровати, имеющие утвердительно ломаный профиль. И кухня, на которую никто никогда не заходил за ненадобностью. И вопреки всему работающий холодильник, в который я сдуру заглянул. Там лежала в гордом одиночестве початая пачка дешёвого майонеза – и больше ничего. Я до сих пор не знаю и не хочу знать, зачем и кому в этой квартире понадобился майонез.
(когда перед электростальским концертом в декабре 2010-го было сделано это хорошее фото, никто, собственно, ещё не понимал, отчего Марк так печален)
На самом же деле только весело в жизни не бывает. Когда Марк уже был в России, ему пришло сообщение, что у Мигеля, его отца, удар и что до возвращения сына в Барселону он, судя по всему, не дотянет. Не знаю, как к этому относиться, но Марк почти двое суток умудрялся скрывать это от всех и отыграл два последних концерта, в том числе электростальский, так никому и не испортив настроения своими новостями, и только потом попросил меня выехать в аэропорт максимально рано, чтобы, упаси бог, не пропустить рейс. Поэтому постельных шуток особо не было, и интерьеров никто не фотографировал. Он успел застать отца, и тот даже начал идти на поправку – но, увы, недели через полторы его всё-таки не стало. В 2011-м Марк выпустил хороший диск его памяти, и здесь опять не обошлось без типичного сюрреализма, постоянно окружающего музыкантов, когда не знаешь, плакать или смеяться. На обложке диска был пляжный зонтик, сфотографированный Марком на заснеженном волжском берегу моей Дубны в те самые дни, когда с его отцом случился удар. А название, которое он дал альбому и этому символу счастливого российского лета средней полосы – «Цветок смерти».
В каком-то смысле я даже рад, что знаменитое половодье 2013-го года снесло этот «цветок смерти» с пляжа к чёртовой матери, потому что слишком уж специфический получился образ. Впрочем, местные гопники побили «цветку» лепестки задолго до этого.
В «МузЭнергоТур» Марк попросился поначалу со своим новым любопытным трио, где компанию ему составили итальянский электронщик Дарио Элиа (да-да, тот самый, что пел «Со святыми упокой» всё в той же Электростали за год до приезда туда испанцев – это к вопросу о плотности пересечения событий на квадратный метр) и индийский перкуссионист Рашми Бхатт. Но у Дарио с финансированием транспорта ничего не заладилось, а Рашми, как истинный индиец, даже не пытался никакого финансирования искать, а просто сидел в нирване и ждал отмашки. Отмашку я, разумеется, охотно дал, ибо нет человека – нет и проблемы. Марк же взвесил шансы на получение транспортного гранта от Institut Ramon Llull, известной организации по продвижению каталонской культуры, махнул рукой и сказал «поехали», решив показывать сольную программу. А там уж, дескать, как повезёт. Дадут грант – дадут, не дадут – не дадут. Мы и поехали.
Что такое Марк соло – честно говоря, я представлял себе довольно смутно, потому что звучание нормального сопровождающего трио – это такая штука, которая из любого Кенни Джи и даже Андрея Ковалёва может сделать нечто похожее на музыку. Понятно было одно: Марк из числа тех гипермузыкальных людей, которые превращают в аудио всё, до чего дотронутся. Как это было с царём Мидасом и Золотой Антилопой, которые, однако, выбрали себе более материальные носители. Им бы, может быть, и не хотелось – однако так получается само. Достаточно сказать, что на своих сольных работах он (наложением, разумеется) играет на нескольких принципиально разных классах инструментов – от гитары до органа, от окарин до трубы, от перкуссии до фанфар. А в МузЭнергоТуре он умудрился выжать что-то осмысленное даже из двух обычных пластиковых трубочек, с помощью которых нормальные люди употребляют охлаждённые напитки и больше не делают вообще ничего. Официантки кемеровского кафе, на первом этаже которого шёл чей-то юбилей, а на втором всячески бились и били друг друга в непрекращающемся щенячьем экстазе молодые и брутальные балбесы-швейцарцы, были, надо признаться, под впечатлением. Да и мы были под впечатлением.
Только это было в Кемерово, а пока что Марк только прилетел в Домодедово, заплатив каких-то феерических денег за неизбежный с его колёсной лирой перевес, и коротал в компании Жени Котовой время, ожидая опаздывающих французов.
А я в это время таскал аппаратуру в Дубне, утирал трудовой пот и параллельно усиленно размышлял над тем, как восполнить недостаток швейцарского барабанщика в швейцарском трио, которое никогда не выступало без барабанщика…